Обращаем внимание, что статья взята из русскоязычного номера журнала «В пути», который издается в Польше братьями-доминиканцами.
С литургистом Домиником Юрчаком OP беседует Мачей Мюллер
Ожидались ли в Церкви в середине XX века изменения чина Святой Мессы?
В начале XX века возникло стойкое убеждение, что литургию следует обновить, то есть сделать что-то, благодаря чему она снова станет пространством, в котором происходит христианская жизнь. Недаром более двух тысяч отцов Второго Ватиканского Собора высказались за обновление литургии. Лишь несколько голосов было против. Дальше стало только сложнее; никто не знал, в каком направлении пойдут изменения.
Литургия была непонятной?
Месса наших дедушек и прадедушек была в основном литургией священника. Хотя миряне не были исключены из нее, они часто пассивно участвовали в ней, то есть, прежде всего, смотрели на то, что делал священник. Участие в Мессе напоминало посещение театра. Люди молились во время Мессы, но Месса сама по себе не была для них молитвой.
Говорят, что некоторые в это время молились на розарии.
Или читали молитвы из молитвенников. Поскольку литургия в первую очередь была делом священника, неудивительно, что люди искали другие решения: часто ссылались на личное благочестие, чтобы не чувствовать себя исключенным из литургии. Недаром в начале XX века, особенно во время понтификата Пия X, упор делался на то, чтобы сделать Мессу молитвой всей Церкви, а не только ее части. Литургия не принадлежит и не может принадлежать кому-либо; это дар, который можно только получить. В конце концов, задолго до Собора появилась масса различных решений, в которых позже искали идеи для литургического обновления. Например, печатались латинско-польские чины Мессы или комментарии к Мессе, чтобы возможность раскрыть смысл литургии и ориентироваться в ней была у всех, а не только у тех, кому удалось закончить семинарию.
Если спросить, какие изменения произошли в литургии после Собора, большинство из нас упомянет введение национального языка и служение священника лицом к верующим.
Это всего лишь два аспекта из длинного списка. Если выяснить, чего действительно требовали отцы Собора, складывается впечатление, что их постулаты часто далеки от решений, с которыми мы имеем дело сегодня. Например, что касается служения священника лицом к верующим, мы не найдем упоминания об этом в послесоборной Конституции о священной литургии (Sacrosanctum concilium). Такое решение появляется только в миссале 1970 года. Если говорить о языке литургии, то здесь отцы Собора говорят не столько об отказе от латыни, сколько об использовании национальных языков в некоторых частях Мессы: «поскольку (…) использование современного местного языка нередко может оказаться весьма полезным для народа, ему можно уделить больше места, прежде всего в чтениях и поучениях, в некоторых молитвах и песнопениях» (KL 36 §2) (текст приводится по изданию: Документы II Ватиканского собора (пер. Андрея Коваля). Паолине, М.: 1998 г. – прим. автора). Как известно, «можно» не означает «необходимо»; аналогично, «в некоторых» – это не то же самое, что «всегда и везде».
Можно ли говорить, что были преданы идеи Собора?
Определенно нет, что в то же время не означает одобрения или некритического энтузиазма по поводу всего, что произошло после Собора. Собор положил начало определенному процессу, который все еще продолжается и затрагивает не только литургию. Фактически мы являемся свидетелями восприятия учения Собора, которое, как показывает история богословия, не всегда на сто процентов совпадает с тем, что говорили отцы Собора. Если проследить учение Тридентского Собора, например, каким образом описывается таинство, мы обнаруживаем, что формула из Римского катехизиса («видимый знак невидимой благодати»), которую мы учим наизусть до сих пор, значительно упрощена. А это означает, что наше понимание таинства, годами формировавшееся в течение многих лет под влиянием популярной формулировки, несет в себе риск упрощения. Нужно ли в связи с этим перестать ее использовать? Нет. Однако следует помнить, что нельзя довольствоваться только этим определением таинства. Это же касается и литургии: содержание конституции Sacrosanctum concilium более сдержанное и сглаженное, чем последующие изменения. По прошествии пятидесяти лет мы знаем, что не все увенчалось успехом, что некоторые изменения пошли не в том направлении. Это, однако, не означает, что достаточно восстановить дособорную литургию, чтобы раз и навсегда решить возникшие проблемы. Историю нельзя повернуть вспять. Единственное, что мы можем сделать, – это снова прислушаться к голосу отцов Собора и понять их замыслы, чтобы уточнить нынешние представления и вспомнить о главном (к чему, кстати, призывал Папа Бенедикт XVI в последние дни понтификата).
А что является самым главным?
В Конституции сначала говорится о природе литургии, затем в равной степени о литургической формации и о participatio actuosa (активном участии), и только затем о возможных изменениях. Это означает, что прежде чем что-либо изменить или реформировать, мы должны сначала понять, с чем имеем дело; постичь, что такое литургия. Драма современных споров о литургии заключается в том, что мы выбираем для себя конкретные литургические решения – до- или послесоборные – без понимания литургии.
Конечно, мы спорим о важных вопросах, но, тем не менее, в стороне остаются те, из которых проистекают все остальные. Как следствие, это приводит к идеологической борьбе, например, за латинский язык в литургии. Мы знаем, что полное возвращение к латыни – плохое решение; с другой стороны, недостаточно перевести текст на национальные языки, чтобы автоматически понимать литургию. Это же касается и положения священника: главное в литургии не в том, стоит ли он лицом или спиной к людям, а в том, чтобы единодушно направить молитву Богу. Как бы то ни было, в нашем монастыре в Кракове утренние Мессы в часовне Божией Матери совершаются «спиной к людям», а остальные «лицом к людям» у главного алтаря. Я никогда не слышал, чтобы кто-то из верующих или священников жаловался на дискомфорт во время таких Месс. Для того, кто стремится понять первостепенные проблемы, вторичные действительно становятся не так важны. Я не хочу сказать, что они не играют роли, но они подчиняются первостепенным.
Литургист Кассиан Фолсом OSB отмечает, что в Конституции несколько раз упоминаются потребности современного человека, но нигде не уточняется, что именно имеется в виду.
Фолсом подчеркивает, что аргументом, который часто санкционировал введение изменений после Собора, были потребности современного человека. Да, в конституции Sacrosanctum concilium они упоминаются несколько раз, но проблема в том, что мы не знаем, что имели в виду отцы Собора. Это хитрое и красиво звучащее алиби, которое может объяснить все. Фолсом не столько обвиняет отцов, сколько критикует тех, кто в последующие годы использовал эти формулировки для продвижения своих собственных решений. Литургия не терпит быстрых перемен, особенно идеологических, внедряемых насильно. Адаптация к современным условиям не может быть единственным аргументом, потому что в этом случае нам грозит создание литургии исключительно для нас самих и в нашем человеческом масштабе. Между тем, оно начинается с Бога и заканчивается Богом.
Современный человек не способен понять литургию?
Разумеется, это не так. Это все равно, что сказать, что современный человек потерял способность познавать Бога. Возможно, по разным причинам ему сегодня труднее, но человек не утратил такой способности. Следуя в этом направлении, необходимо отметить, что по самой своей природе человек является литургическим созданием, следовательно, он может и должен быть направлен к Творцу, чтобы иметь возможность познать Его, испытать Его в повседневной жизни. Поэтому у нас есть все для того, чтобы обратиться к Богу. Стоит добавить: мы не роботы, которые были литургически запрограммированы, чтобы воздавать хвалу Богу; напротив, мы стремимся понять то, что делаем. Как объясняет апостол Павел, наше обращение к Богу, наше поклонение должны быть разумными (ср. Рим. 12,1).
В конституции Sacrosanctum concilium написано, что «с ходом времени в обряды Таинств и Сакраменталий проникло то, из-за чего в наше время их природа и назначение стали не столь очевидны, а потому их нужно в известной мере преобразовать применительно к потребностям нашего времени».
Пример латыни, которая была непонятна не только верующим, но и священникам, показывает, что человек в значительной степени перестал понимать литургию. С другой стороны, сама литургия также перестала понимать человека: например, она подверглась ритуализации, добавим, часто бездумной, и, как следствие, некоторые из жестов потеряли свое значение или выразительность. Когда мы думаем о литургии до Второго Ватиканского собора, часто у нас перед глазами возникают Мессы, совершаемые традиционалистами, использующими миссал 1962 года, – они делают это, можно сказать, идеальным образом, пытаясь понять литургию. Только они не служат Мессу так, как это было до Собора! Если бы Месса выглядела именно так, я сомневаюсь, что отцы Собора столь единодушно высказались бы в пользу изменений. Хотим мы этого или нет, но современные традиционалисты также являются «детьми Собора» – другими словами, они тоже внесли изменения, отличающиеся от изменений в результате послесоборной реформы. Я говорю здесь об истинных традиционалистах, которые пытаются понять Собор и его учение, которые ищут красоту литургии, смиренно подчиняются руководству пастырей Церкви, а не о наводняющих интернет-форумы «литургических талибах», вкладывающих всю свою энергию во второстепенные вопросы.
Как появился новый чин Мессы?
Вскоре после Собора папа Павел VI назначил комиссию для внедрения рекомендаций Sacrosanctum concilium. Были созданы подкомиссии, работавшие в разных сферах: над литургическими книгами, различными частями Мессы, облачениями, таинствами, сакраменталиями, языком в литургии и так далее. Каждая из подкомиссий должна была предложить конкретные решения. Многие критики послесоборного обновления считают, что проведенный таким образом пересмотр литургии был сделан неправильно. Только в то время никто не знал, как сделать «домашнюю работу», которую отцы Собора задали Церкви. Мы не должны забывать о всеобщем ожидании перемен и давлении, которому подвергся папа Павел VI. Сегодня критиковать легко, но в то время никто не предложил мудрого решения, как выполнить задачу литургического обновления. В итоге комиссия предложила изменения, Павел VI утвердил их, подписав и поддержав новый Римский миссал.
Как современные литургисты оценивают работу комиссий?
Прошло еще слишком мало времени после перемен, чтобы оценивать их по существу и без эмоций. С сегодняшней перспективы можно увидеть, что не все они хорошо продуманы или подготовлены; с другой стороны, были также обряды или элементы литургии, которые тщательно изучены. Они функционируют хорошо и даже очень хорошо.
Например?
Тщательно, еще до Собора, был изучен чин таинства крещения. Видно, что нынешний ритуал отражает изучение церковной практики этого таинства, совершаемого на протяжении веков, особенно когда речь идет о катехуменах, то есть взрослых, готовящихся к крещению. В древности акцент делался не столько на интеллектуальную подготовку, которая в основном имела место после крещения, сколько на опыт, постепенно получаемый благодаря все большему участию катехуменов в литургии. Понимание приходит со временем, после крещения, в так называемой мистагогии, где вера объясняется на основе предыдущего опыта.
В результате послесоборной реформы были удачно воплощены в жизнь внесенные изменения, о чем свидетельствуют не только сами обряды крещения, обновившие древний катехуменат, но и целый ряд новых движений и общин, которые появились после Собора по примеру древнего катехумената. Достаточно упомянуть неокатехуменальные общины или дейтерокатехуменат, то есть движение «Свет-Жизнь».
При этом чин таинства брака был рассмотрен поверхностно. Я считаю, что он выглядит сухим и слишком юридическим. На практике все сосредоточено на супружеской клятве. Но история этого таинства богаче: супружеская клятва не является самым старым и центральным элементом; им является благословение, произносимое после молитвы «Отче наш», которое следовало подчеркнуть. И что мы в результате имеем? Когда сегодня говорим о браке в Церкви, мы чаще всего ссылаемся на юридические категории: является ли он действительным или нет? Исследуется, когда и при каких обстоятельствах его можно считать недействительным. В епархиальной курии существуют отделы по вопросам брака. А почему, например, нет отделов по вопросам помазания больных?
Какой аргумент использовался в пользу того, чтобы священник стоял лицом к верующим во время Мессы?
Прежде чем спросить, как должен стоять священник, мы должны понять, что такое литургия. Литургия – это дело всей Церкви, а не только прерогатива священника. Старый чин ссылался на космическое измерение литургии. Поэтому не священник стоял «спиной к людям», а вся Церковь, все вместе были обращены в одно направление, на восток. Как мы знаем, христианский восток – это Христос. Здесь я мог бы вспомнить длинный список отрывков из Библии, которые напоминают нам об этом, или цитаты отцов Церкви, из которых можно понять, насколько для них важен этот аспект. К сожалению, сегодня такая космическая символика мало что нам говорит. Честно говоря, мы все больше живем в искусственном мире, где можно включить свет в любое время дня и ночи, вы умрете в больнице, а не дома, стороны света не играют никакой роли, и так далее. Кто из нас, входя в церковь, задается вопросом, где восток? Космический аспект упростился, и вместо того, чтобы направлять всю Церковь в молитве, внимание верующих сосредоточилось на спине священника. Следовательно, это не «все были обращены на восток», а «священник стоял спиной к людям».
В результате послесоборной реформы было предложено принять наш «разрыв с космосом» и повернуть священника лицом к людям. Это имеет свои хорошие и плохие стороны. Несомненно, это помогло снова сделать центром алтарь – символ Христа, вокруг которого мы собираемся как Церковь, который мы помазываем и целуем.
С другой стороны, появился риск: богослужение сосредоточится на священнике, он начнет играть первую скрипку, особенно такой, который не понимает, в чем заключается его роль. Недаром со времени понтификата Бенедикта XVI в центре алтаря стали ставить крест: не для того, чтобы кого-нибудь заслонить или отделять священника от верующих, как это было сто лет назад, а для того, чтобы направить молитву ко Христу. В центре должен быть Христос, а не священник. Последний действует только in persona Christi. Я настойчиво повторяю: новая литургия определенно сложнее, чем старая, потому что она дает священнику свободу, которую можно использовать во благо, но ею также легко злоупотреблять. Читаемость жестов и слов должна привести к пониманию того, что Христос – тот, кто служит Мессу.
Автор: Доминик Юрчак – род. в 1980 году, доминиканец, директор Доминиканского литургического центра в Кракове, член Международной литургической комиссии Ордена проповедников, специалист по литургике в Польской доминиканской провинции, а также в Комиссии по вопросам Литургии и пастырского служения Краковской архиепархии, преподаватель в Папском литургическом институте св. Ансельма и в Папском университете св. Фомы Аквинского (Ангеликум) в Риме.
Источник: www.wputi.net
