Обращаем внимание, что статья взята из русскоязычного номера журнала «В пути», который издается в Польше братьями-доминиканцами.
С литургистом Домиником Юрчаком OP беседует Мачей Мюллер
Почему мы вкушаем тело Господа? Символ кажется слишком прямолинейным.
С самого начала христиан высмеивали по этой причине – потому что со стороны Евхаристия выглядит как некий ритуальный каннибализм. Мы поймем больше, когда прочтем фрагмент Священного Писания и обнаружим – это продолжение того, что делает Иисус. Он просит учеников в Горнице: «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое. […] Пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф 26:27–28). Поэтому мы не должны удивляться, что кульминацией литургии является принятие Святых Тела и Крови Христовых. Уже Отцы Церкви учили: это не столько поддерживает наш метаболизм, сколько меняет нас внутренне. Причащаясь Евхаристии, мы меняемся, становимся Христом, уподобляемся Ему. Мы дополняем в себе вечную жизнь, начатую при крещении.
Каким образом происходит это изменение?
Такой вопрос аналогичен вопросу о том, что происходит во время Мессы – как возможно, что хлеб и вино становятся Телом Христа и Его Кровью. Эти изменения происходят на сакраментальном и реальном уровнях. Когда мы вкушаем Тело, мы на самом деле уподобляемся Христу – не столько на физическом уровне, сколько на «метафизическом», то есть выходящем за рамки того, что можно описать, ощутить и измерить.
Трудно объяснить детям, как понимать, что на алтаре находятся Тело и Кровь Христа. Родители иногда неосознанно излагают им протестантское учение: это, мол, такой символ. Ничего ведь не меняется на атомном уровне, мы ничего не замечаем на уровне чувств. Вкус и внешний вид такие же. Как понять, что Пресуществление реально?
Проблема при попытке говорить о любой тайне – это относится и к Евхаристии – заключается в том, что мы должны использовать какие-то слова. Те, которые мы привыкли использовать, несут определенную смысловую нагрузку – и богословскую, и философскую. «Символ», «символически», «реально», «субстанционально», «физически», «метафизически» – это выражения, вокруг которых часто возникали споры. Для нас «символ» означает нечто иное, чем для христиан первого тысячелетия, так как со временем смысл слов меняется. Сейчас мы воспринимаем слово «символ» как описание чего-то неполного, не совсем реального или истинного. Между тем первые христиане спокойно могли называть Евхаристию символом, ибо для них «символ» означал нечто находящееся в непосредственном контакте с реальностью как таковой, нечто не являющееся более слабой формой существования, а, напротив, имеющее наиболее прочный контакт с реальностью. Греческий глагол symbállō относится к соединению двух разделенных частей, одна из которых может быть невидимой для глаз, но существующей.
Эти проблемы касаются каждого слова, включая те, которые мы пытаемся использовать для описания Евхаристии – того, что выходит за рамки осязаемого, физического.
А как понимать учение катехизиса о том, что мы имеем дело с реальностью?
Ощутимая реальность Евхаристии – это термин, использованный и догматизированный на Тридентском Соборе. Речь идет о том, что Господь Иисус Христос присутствует в освященном хлебе и вине vere, realiter, substantialiter – истинно, реально и сущностно. Это не только благочестивое воспоминание, но и подлинная реальность.
Что вы скажете о позиции протестантов?
Протестанты пытаются рассматривать истину о Евхаристии в другом аспекте, подчеркивая: там, где крещеные молятся вместе, присутствует Христос. Поэтому большинство из них не будет поддерживать утверждение о реальном присутствии Христа в хлебе и вине вне Евхаристии. И не стоит удивляться или выдвигать претензии. Католики пытаются более широко взглянуть на проблему: когда совершается Евхаристия, Христос присутствует в освященных дарах, но Он остается в них и после завершения Евхаристии. Другими словами, это не значит, что во время Мессы с этим хлебом и вином ничего не произошло. Это уже не те хлеб и вино, что раньше. Они меняются или, точнее, преображаются.
Я добавлю провокационную мысль. Возможно, протестантам, которые подчеркивают роль молящейся общины, не хватает догматической уверенности в евхаристических видах. Но мы, католики, верящие в истинное, реальное и сущностное присутствие Христа, иногда забываем, что Евхаристия – дело всей Церкви, а не только священников, наделенных полномочиями благодаря рукоположению.
Во время причастия верующие получают освященные гостии, взятые из дарохранительницы. Между тем, в марте 2018 года Папа Франциск во время одной из аудиенций по средам сказал: «Церковь настоятельно хочет, чтобы верующие получили тело Христово в гостиях, освященных во время этой же святой Мессы».
Давайте начнем с того, что дарохранительница – место, в котором хранится запас евхаристического хлеба, в прежние времена предназначавшийся в том числе для больных. После Евхаристии им приносили часть Тела Христова как символ и, в его глубочайшем смысле, как выражение реальности, существования и единства в Церкви. Но это было исключением, а не нормой.
Кстати, в современных католических восточных церквях не используют запас евхаристического хлеба, но это не означает, что там отрицают или не верят в истинное присутствие Иисуса Христа. Просто традиция хранения Тела Христова вне Евхаристии и самого Евхаристического богослужения формировалась иначе, чем у западных христиан. После Тридентского Собора, под влиянием споров с протестантами (часто – чтобы показать разницу) западные христиане сильнее подчеркивали утверждение об истинном, реальном и сущностном присутствии Христа в Евхаристии. А центральным местом в храме стала дарохранительница, перед которой нужно было преклонить колени, чтобы выразить свою веру.
Иногда западные католики, привыкшие к тому, что в церкви есть дарохранительница, чувствуют дискомфорт и отчаянно ищут эту «точку опоры», когда посещают восточные церкви, где дарохранительница не используется или не видна. Давайте подчеркнем: не дарохранительница является центром церкви, а сама Евхаристия. Об этом знают христиане, у которых в храме нет еженедельной Мессы – например, из-за недостатка призваний. Им остаются «только» Литургия Слова и поклонение Пресвятым Дарам. Без Евхаристии дарохранительница теряет свой смысл.
Именно в этом аспекте следует воспринимать слова Папы Франциска, который не призывал к революции, а напомнил об учении Второго Ватиканского Собора. В конституции о Священной Литургии Sacrosantum concilium отцы Собора, желая сделать центром Евхаристию, а не догматическую истину о Евхаристии, постулируют принятие Тела Господня от того же самого Жертвоприношения – то есть даров, преображенных во время Мессы, которую в данный момент совершает Церковь, а не из евхаристических запасов, или, как язвительно говорят некоторые, из «евхаристического холодильника». Подчеркну, речь идет о конституции, основном документе, а не более поздних интерпретациях. Спустя пятьдесят пять лет после обнародования конституции о Священной Литургии постулат отцов собора до сих пор остается «настоятельной рекомендацией», как и обновление литургического мышления.
Почему это так важно?
Потому что, когда мы как Церковь служим Мессу, мы не столько празднуем догмат Евхаристии, сколько саму Евхаристию, к которой относится догмат и которую он пытается описать более или менее верно. Слова должны привести нас к реальности; в конце концов, мы не можем довольствоваться только наличием правильной формулировки.
Когда я говорю, что хочу принимать Тело Господне от Жертвоприношения, которое совершаю как часть Церкви во время Мессы, – я хочу это для полноты и прозрачности символа. Другими словами, я знаю, что в дарохранительнице находится Тело Господне, поэтому я осознанно и добровольно преклоняю колени перед Ним, но когда я участвую в Евхаристии, я хочу вкушать хлеб, принесенный, в лучшем случае, в процессии с дарами, хлеб, который является частью меня.
К сожалению, защита от изменения существующей практики обычно сводится к жалкой «антипротестантской защите», когда хотят показать, что с догматической точки зрения нет разницы, принимаю я причастие, освященное во время Жертвоприношения этой Мессы, или из дарохранительницы. Догматической разницы действительно нет, но на второй план отходит выразительность символа знака – важный аспект литургии. Совершая Евхаристию, я не столько хочу участвовать в праздновании, сотканном из догматически выверенных формулировок, сколько хочу причаститься символом во всей его полноте.
Отец, почему вы сказали о дарах, «в лучшем случае» принесенных в процессии?
Потому что эта процессия – еще один элемент в обновленной литургии, который, похоже, уходит в прошлое, поскольку все меньше осмысляется и реже практикуется. Мы часто видим в наших храмах «заготовленную литургию»: все готовится заранее – процессия с дарами, богослужебные сосуды с водой и вином, преждеосвященное Тело Господне. В результате такая литургия начинает игнорировать человека, рано или поздно перестает вовлекать его, он становится обузой. Между тем, реальный смысл процессии с дарами – это приношение в дар хлеба и вина, которые являются «плодами земли и трудов человеческих», чтобы как проявление моей жертвы они стали Телом и Кровью Господа, которых мы затем причащаемся, чтобы стать Христом.
Вероятно, в случае такой аргументации все практические соображения не имеют большого значения.
К сожалению, в повседневной жизни выигрывают практические соображения, часто являясь основным аргументом. Давайте скажем честно: отсутствие процессии с дарами облегчает задачу, тихая Месса ее упрощает, а дарохранительница чрезвычайно удобна, поскольку решает ряд технических проблем. Но куда нас приведет такое мышление? В конце концов, отсюда только один шаг к выводу, который обычно маскируется пастырскими нуждами: в воскресенье лучше отслужить на три Мессы больше, чем позаботиться о подготовке одной и отслужить ее спокойно и торжественно. Существует мнение – если Мессы будут длинными, люди перестанут ходить в церковь.
Я имею в виду не идеологическое удлинение, а скорее идеологическое сокращение. Аналогичным образом воскресная Месса все чаще смещается на ночные часы, чтобы дать верующим «последний шанс». Однако стоит спросить: последний шанс для чего? В Мессе я участвую не из-за исполнения долга, а прежде всего потому, что хочу праздновать, потому что празднование является естественной частью и следствием веры. Хорошо понятое пастырское служение должно вести к Евхаристии, а не искажать ее образ ради выполнения обязанности участия в богослужении.
Почему в Западной Церкви используется гостия вместо хлеба? А вино скорее белое, чем красное?
Потому что мы по-разному истолковываем Священное Писание. В Православии и в католических церквях на Востоке для Евхаристии используют квасной хлеб. В шестом веке в Армении впервые стали использовать пресный хлеб в литургии. Только со временем эта практика распространилась на Запад. Рабан Мавр, богослов эпохи Каролингов, утверждал: поскольку Господь использовал на Тайной Вечере пресный хлеб, мы также должны использовать опресноки, подражая Ему. Но проблема хлеба, честно говоря, не была и не является ключевой в споре между Востоком и Западом. Католические Церкви на востоке используют квасной хлеб.
Что касается цвета вина, то Христос оставил этот вопрос открытым, так что у нас есть выбор. Во время некоторых богослужений используется красное вино, в том числе в Польше. Более практичным является белое: легче отстирать пятна от белого вина, чем от красного. При этом красное лучше символизирует Кровь Господа. В некоторых восточных церквях в вино добавляют горячую воду, чтобы знак Крови Христовой, полученный во время причащения, был еще более прозрачным.
А где покупают вино, используемое для освящения? В обычном магазине или в рекомендованных епископами винодельнях?
Уже несколько лет Конгрегация богослужения и дисциплины таинств, а вслед за ней епископские конференции призывают тщательно выбирать поставщиков вина для богослужений.
Это не может быть любое качественное вино, а «натуральное, из винограда, чистое и неиспорченное, без примеси посторонних веществ. Следует позаботиться о том, чтобы вино, предназначенное для Евхаристии, содержалось в идеальном состоянии и не было кислым» (Redemptionis Sacramentum, № 50). Более того, производители или распространители вина должны дать особую клятву епископу, что поставляемый продукт соответствует критериям пригодности для Евхаристии.
Во время уже упоминавшегося выступления папа Франциск также сказал: «Символ евхаристической трапезы выражается более полно, если святое причастие дается под двумя видами». Иисус Христос говорит: «Приимите, ядите… пейте из нее все». А потом подчеркивает это еще сильнее: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни». Но в большинстве случаев верующие получают во время причастия только Тело. Почему?
Отцы Тридентского собора провозгласили, что Христос полностью находится и в Своем Теле, и в Своей Крови. Таким образом они постулировали истину, давно известную Церкви. Я уже упомянул о том, что Тело Господне разносили больным, чтобы они по-своему могли участвовать в богослужении. Обратите внимание, что Кровь Господа никогда не разносили. Что это значит? С одной стороны, верили, что в Теле Господнем сакраментально находится весь Христос, а значит и Кровь, с другой стороны, что освященное вино – это не просто напиток. Страх пролить Кровь, который нам может быть сложно принять, привел к тому, что причастия стали давать под одним видом, особенно в западных христианских церквях. Поскольку, вкушая Тело Господа, я вкушаю Его Кровь, то для того, чтобы избежать риска проливания, достаточно вкусить только Тело. Образ мышления похож на тот, что используется при причащении из дарохранительницы. В XIII веке во время Мессы в доминиканском монастыре причастие под двумя видами получал только тот, кто служил Мессу, другие братья – и рукоположенные, и не давшие обетов – принимали причастие только под одним видом, как миряне в наши дни. Это не привилегия духовенства, а практика Церкви, которая вызвана опасением пролить Кровь Господа. Если вернуться к Sacrosanctum concilium, то в том же пункте, в котором говорится о принятии причастия от того же Жертвоприношения, отцы Собора дают возможность епископам причащать под двумя видами в определенных ситуациях. Логика такая же: речь идет о полноте символа.
Сегодня с согласия Святого Престола вопрос о причастии под двумя видами входит в компетенцию Епископских конференций. В Великобритании или Соединенных Штатах епископы все чаще склоняются к этому. Но стоит сразу отметить, что речь идет о церквях, в которых на воскресную Евхаристию не приходят толпы верующих. В Польше в Мессе до сих пор участвует много людей. Замечательно, но возникает множество практических проблем: сколько вина освятить, как его распределить? Такие проблемы не обязательно связаны с незнанием или отсутствием готовности причащать под двумя видами.
Смотрите конференцию «Самый большой грех – забыть»
Остается факт: на одной чаше весов – практические соображения и боязливое отношение к Евхаристии, а на другой – призыв Христа.
Я согласен, что нельзя снимать с повестки дня этот вопрос: нет полноты символа, которая является важным моментом в совершении Евхаристии. Однако хотел бы обратить ваше внимание на несколько вещей.
Прежде всего, мы не должны забывать о том, что было важно для поколений христиан: существует риск пролить Кровь Господа. Восточные Церкви решили эту проблему, помещая Тело Господне в чашу с Кровью Господней перед причастием и раздавая святые дары лжицей (специальной ложечкой). Повсеместное внедрение подобного решения стало бы непростой задачей, в том числе из-за самого обряда причащения, который по-другому развивался в западном христианстве.
Во-вторых, многое уже изменилось в связи с тем, что Епископские конференции могут принять решение о причащении под двумя видами. Во Вселенской Церкви это осознается все более широко.
В-третьих, меня пугает такой взгляд на Евхаристию, такое проявление требовательной позиции: я имею на нее право.
В определенные праздники в некоторых храмах можно получить причастие под двумя видами. Но здесь нас подстерегает другая опасность: может возникнуть ощущение, что такое причащение глубже, полнее, важнее.
В этом случае верующие получают более полный символ, но реальность при этом не меняется, как мы уже говорили. Конечно, чем полнее символ, тем лучше, поэтому я выступаю за причастие под двумя видами.
Во время евхаристической молитвы звучат слова: «Смиренно молим, чтобы, причащаясь Тела и Крови Христа, мы были собраны Святым Духом воедино». А потом Тело и Кровь получают только священники.
Я повторю – даже если символ половинчатый или неполный, это не значит, что мы получаем половину реальности. Принимая Тело, мы одновременно принимаем Кровь, а принимая Кровь, мы одновременно принимаем Тело, потому что в каждом евхаристическом виде присутствует весь Христос, а не только его арифметическая половина. В упомянутой здесь так называемой «второй эпиклезе» подчеркивается, что мы призываем Святого Духа не только на дары хлеба и вина, как в случае «первой эпиклезы», а прямо просим Его снизойти на всю молящуюся Церковь. Как хлеб и вино должны пресуществиться в Тело и Кровь Христа, так и мы как Церковь должны стать Его истинным Телом. Хочется сказать: должна произойти наша «транссубстанциация» («пресуществление»). Если говорить наглядно, во время Евхаристии речь идет не о том, чтобы сакраментально «сотворить Иисуса Христа», а о том, чтобы, вкушая Его, позволить Ему обновить нас в Него. У Святого Августина во время обращения было видение. Он услышал чей-то голос: «Я пища для взрослых: расти, и ты вкусишь Меня. И не ты изменишь Меня в себе, как телесную пищу, но Ты изменишься во Мне» (Блаженный Августин, Исповедь/ Перевод М.Е. Сергеенко. – СПб., Наука, 2013).
Здесь возникает интересный вопрос различий в формулировках Corpus Mysticum и Corpus Verum – то есть между мистическим и реальным Телом. Когда мы говорим о «мистическом Теле», мы склонны относить это понятие к Церкви, а когда о «реальном Теле» – к Евхаристии. Интересно, что в первом тысячелетии христианства эти термины понимали наоборот. Это еще один пример того, как меняется представление о Евхаристии. Оба взгляда правильны. Как Церковь мы должны стать Ее истинным и реальным Телом!
Автор: Доминик Юрчак – род. в 1980 году, доминиканец, директор Доминиканского литургического центра в Кракове, член Международной литургической комиссии Ордена проповедников, специалист по литургике в Польской доминиканской провинции, а также в Комиссии по вопросам Литургии и пастырского служения Краковской архиепархии, преподаватель в Папском литургическом институте св. Ансельма и в Папском университете св. Фомы Аквинского (Ангеликум) в Риме.
Источник: www.wputi.net
